Царевна из города Тьмы - Страница 7

Имя старухи было Карапуз. Хотя она родилась в богатом доме, на ее голову так и сыпались несчастья. Начать с того, что любила она спать на дворе, а спала всегда с высунутым языком. И вот однажды ворона, залетевшая во двор, где росли плодовые деревья, приняла ее язык за вишенку и отклевала копчик языка. «Пйоклятая войопа!» — крикнула Каракуз, и с той поры, когда надо было сказать «р», она говорила «й». Даже когда она оплакивала свою судьбу, она мысленно говорила о себе: «Несчастная Кайакуз!» А зубы выбили ей потом, и перестала она выговаривать «з», и «с», и другие звуки.

Хотя был у нее маленький недостаток — куцый язык, этот недостаток покрывался большим достатком ее богатого дома. Поэтому взял ее в жены воин хана Шахдара. Она родила мужу двоих сыновей, Аса да и Шадмана, которые, так же как отец, стали ханскими воинами, меткими стрелками.

Муж косноязыкой Каракуз был убит в стычке, сыновья служили ханскую службу далеко, охраняя рубежи державы, и вдова жила одиноко в своем богатом доме.

Раз в году, ранней весной, приезжали к ней на краткий срок оба сына, рослые и широкоплечие, приезжали, чтобы вволю попить и поесть, похвастаться подвигами на ратном поле, меткостью своих кремневок, быстротой боевых коней, пощеголять пышным убранством. Каракуз, довольная своей безмятежной старостью, наслаждалась их видом, их рассказами; сыновья уезжали, и в доме наступали спокойные дни, полные сытости и тихого, радостного ожидания.

Но вот настала весна, а сыновья Каракуз не приехали. Беспокойство проникло в ее душу, оно росло и превратилось в смятение, когда сыновья не прибыли и в следующую весну.

Соседом вдовы Каракуз был ханский соглядатай, известный нам Безбородый. Он часто говорил ей, хихикая, почесывая бритую голову и утирая засаленным рукавом сопли:

«Хороший у тебя дом, душа моя Каракуз, и сад хороший, и сама ты хороша, одно только нехорошо — живешь одиноко, нет в доме хозяина. А разве я, не гожусь в хозяева, а, душа моя, черноглазая Каракуз?»

Так шли дли. Каракуз притворялась, что не понимает, куда клонит Безбородый, но однажды он так ей надоел, что она крикнула ему в сердцах:

— Пйиоваливай, мейзкий соглядатай, не быть тебе хозяином моего дома!

Безбородый был так создан, что вместе с возрастом росла его алчность. Когда, проходя по городу, он смотрел па богатый дом, все ему казалось нужным в этом доме: и ворота, украшенные буквенной вязью, и лазурный купол, и тенистый плодовый сад, и высокая стена, — ненужным ему казался только хозяин дома, и Безбородый, с помощью клеветы и навета, поступал так, чтобы хозяин дома был уничтожен, а дом переходил к нему, к Безбородому. На этот раз ему показалась нужной и сама хозяйка дома, соседка Каракуз, и он умилялся собственной доброте, предлагая ей соединить две одинокие жизни. В мыслях своих он уже видел себя хозяином этого дома и не понимал, почему Каракуз не благодарит его за неслыханное благодеяние, за то, что он не выгоняет ее на улицу.

Услышав сердитый, негодующий ответ вдовы, Безбороды и озлобился против нее, а еще больше — против своей доброты, ибо соглядатай считал себя добрым. Он пришел к хану Шахдару и сказал ему, что Асад и Шадман — а это доподлинно известно — изменники, что они перешли на сторону врага и служат теперь сопредельному владыке Рейхану.

Хан Шахдар сразу поверил Безбородому: хап был доверчив, когда речь шла о плохом. Он приказал выгнать вдову Каракуз из ее дома, дом отдать Безбородому, а золото, что найдется в доме, отобрать в казну державы.

Безбородый и ханские воины пришли к вдове и сказали:

— Ты мать изменников. Хан повелел: «Да не будет отныне у тебя ии имущества, ни пристанища. Убирайся прочь».

Когда в мирных, робких людях вспыхивает ярость, они становятся на мгновение подобными тиграм. Как тигрица, кинулась Каракуз на Безбородого, вырвала редкую его бороденку — три или четыре волоса, так, что с той поры только один волосок остался на его подбородке. Тогда старший из воинов полоснул ее по лбу саблей, а другой сильным и злым ударом выбил у нее почти все зубы. Опа упала, залитая, кровью. Старая лошадь, ровесница Каракуз, испуганно заржала.

— Разорит меня моя доброта, — сказал Безбородый, — раздаю бедным людям, сиротам и вдовам свой домашний скот, а с чем сам останусь?

Он помочил в арыке платок, приложил его к лицу женщины, остановил кровь, а потом отвязал старую лошадь, посадил на нее Каракуз и сказал:

— Видишь, глупая, как благочестивый человек, то есть я, воздает добром за зло. Дарю тебе лошадь, уезжай, найди себе жилье и впредь не зарься на чужой дом.

А старший из воинов со смехом приторочил к седлу закопченный котел, стоявший на холодном очаге, насыпал в котел несколько горстей ячменных зерен, закрыл котел деревянной крышкой и крикнул, подмигивая остальным:

— Да будет обильной твоя еда, госпожа Каракуз!

Но Каракуз впала в такое беспамятство, что уже не чувствовала пи боли, ни обиды. Она покинула свой дом, в котором родилась, в котором подарила мужу детей, этих славных воинов, пропавших без вести. Ее лошадь поплелась куда глаза глядят и так добралась до зарослей камыша, за которыми начиналась пустыня.

Наступила ночь, и лошадь, вместе со своей горемыкой всадницей, свалилась в изнеможении на темный холь£ поросший камышом и окутанный едким дымом.

Но то был не холм, то был спящий див, огромное, мохнатое, человекоподобное чудовище. Див распластался на земле, храпел, его дыхание поднималось едким дымом, верхушки камышей качались от его храпа, и с них осыпалась пыль, из полуоткрытого рта то и дело вылетал голубок и снова возвращался обратно, исчезая па мгновение во рту дива, как в пещере.